Парад ВМФ — это хорошо, а петербуржцы на набережных — еще лучше. Летят самолеты, плывут пароходы — привет Мальчишу. Мощь абстракции. Вокруг Кронштадтского собора Минобороны сооружает огромный патриотичный парк. Будто Берлин берем — ничего не жалеть. Все же, не только нет петербуржца, но и того кортежа, что не пронесся по Каменноостровскому мимо памятника «Стерегущему». И бог с ней с культурой, мол, единственный в дореволюционной России из стиля модерн. Это чуть ли не основное место гордости, прежде всего флота. Последнее и решительное, в высшем метафорическом смысле. Ему бы немного воды да фонари зажечь.
Русско-японская война: когда в начале ХХ века посмотрели на карту — увидели островок, рассмеялись и решили геополитически подвинуть Японию. 1904 год, против четырех японских кораблей остается один миноносец «Стерегущий». Он меньше, чем каждый из них. На бой это не должно было быть похоже, но к их четырем на помощь приходят еще два крейсера. Вшестером месят. Предлагают сдаться. За орудия «Стерегущего» встают мичманы и офицеры. Их ботинкам скользко не от воды. Вместо матросов на палубе перекатываются жилы. «Стерегущий» тридцать раз попадает во флагман и тонет вместе с капитан-лейтенантом Сергеевым.
Сегодня-то на мобильных скоростях каждая вторая новость — сомнительна, а тогда английская «Таймс» печатает: двое оставшихся в живых русских матросов открыли кингстоны. Статья разлетается, в Петербурге перепечатывают. Создается великий миф. Срочно нужен памятник.
В 1911 году его открывает император. Чуть позже пресса раскапывает, что на «Стерегущем» не было кингстонов, а четверо моряков все же попали в плен. Мол, а на памятной-то доске — никто не сдался. Да, попали.
Их обожженных японцы вытащили из воды. Но перед этим они сняли защиту с пробоин, установленную во время боя. Какая, к лешему, разница — кингстоны-не кингстоны. И, вообще, памятник — это не документ, а высказывание.
Японский адмирал Ямамото приказал вылечить матросов. «Вы, господа, сражались храбро … Я искренне хвалю вас», — пишет самурай рядовым. Они вернулись домой, награждены Георгиевскими крестами. Их фото печатали в газетах. Есть и глубочайший, драматургический финал. Один из них, кочегар Новиков, расстрелян после революции за помощь адмиралу Колчаку.
Остальные точности — историкам. Жизнь создала сочный сценарий. Снимай кино и только.
С самого начала с памятника стекала вода.
Причем, водопровод изнашивался, а после Великой Отечественной его починили. Долго ухаживали, вода размывала чашу внизу, и в 1970-ом вентиль заварили. Два прекрасных фонаря также больше не светят, а перед бронзой давно скучает небольшая площадка из плитки. Лучшего места для присяги и не надо.
Если вы за красных, то это про славу Андреевского флага. Если белые сегодня все же победили, то за верность трону. В канве, между прочим. Не говоря уже о том, что вечерами и ночами хочешь-не хочешь, а проезжая, обернешься на огни. Если аккуратно людям напоминать, то нас как цирковых медведей на одноколесном велосипеде можно научить.
Та ржавая труба должна стоять где-то на балансе «Водоканала». Претензии не сюда, а к министерству обороны. Там же ищут скрепы. Шойгу только позвонить. Это очень просто по сравнению с форматом всего остального.
А если просто, то наискосок от Пантелеимоновской церкви, что на Фонтанке во имя морской победы Петра Первого под Гангутом, то там таким же образом давно засох фонтан.
Над ним на фасаде дома написано — «… героическим защитникам полуострова Ханко …». То есть военно-морской базы, защищающей Ленинград. Бои там начались уже в июне 41-го. Ханко — это тот же Гангут. Чем не место для построения на пешеходном Соляном переулке.
В том же 1970-ом, когда остановилась вода на «Стерегущем», Бродский пишет: «Здесь должен быть фонтан, но он не бьет… освобождает власти от забот…». Он просто жил рядом.
Понятно, что к 300-летию города собирались воду пустить, потом выяснили что-то технически непонятное.
Запустение «Стерегущего» и фонтана Ханко лежит даже не в плоскости безразличия. Это проблема гуманитарного уровня. Когда большие люди очень даже разбираются в своей индустрии, не владея культурными и историческими кодами. Вот, допустим, наш лидер может кого-нибудь назвать предателем, но произнести пушкинскую фамилию Швабрин ему в голову не придет. В генералитете единицы переведут слова булгаковского Хлудова: «Ты ошибаешься, солдат, я на Чонгарскую Гать под музыку ходил». Пусть не решаемо. Поэтому.
Если бы мне довелось просить за ту воду, я бы пошел в обход. Предложил бы что-нибудь космическое. Например, прокопать канал от Петропавловской крепости до станции метро Горьковская, чтобы современные миноносцы смогли подходить к «Стерегущему». Бил бы размахом. А то ляпнешь про воду. Получится мелко.
Евгений Вышенков, «Фонтанка.ру»