Наверное, он вполне бы мог встретить пришедших к нему домой журналистов и в обычном домашнем костюме. И неторопливо бы вспоминал о семи годах, проведённых под водой, из которых девять месяцев – подо льдами Арктики. Но для контр-адмирала Александра БЕРЗИНА морская форма и Звезда Героя России на кителе – святое. Он ими гордится по праву.
Чего только стоят поход и установка на Северном полюсе государственного флага России и Андреевского стяга. Только в Арктике он выполнил семь боевых служб, безаварийно совершил более 50 всплытий в полыньях и с проламыванием льда. А в общей сложности провёл под водой семь лет и подо льдами – 272 дня.
В 1995 году «за мужество и героизм, проявленные при выполнении специального задания в условиях, сопряжённых с риском для жизни», контр-адмиралу Берзину было присвоено звание Героя России.
– АЛЕКСАНДР Александрович, почему вы решили выбрать для себя судьбу военного моряка, причём не просто, а именно моряка-подводника? Вас что, тянуло в морские глубины?
– Мой выбор – это, пожалуй, стечение обстоятельств. Оказавшихся для меня очень счастливыми. В детстве я жил в Баку, с четырёх лет был сиротою, меня бабушка воспитывала…
А Баку – это Каспийская флотилия. Все годы детства прямо за окном перед глазами были силуэты военных кораблей, подводных лодок, на улицах часто видел морских офицеров, матросов. Их форма не могла не завораживать мальчишеское воображение. Но разве мог я тогда об этом мечтать, разве что втайне! Жили мы с бабушкой бедно и очень трудно. Но однажды к нам пришли её друзья, старые большевики, ведь она участвовала в становлении советской власти в Азербайджане. Посмотрели они тогда на наше житьё-бытьё и решили помочь. Обратились к командующему Каспийской флотилией с просьбой направить меня на учёбу в Ленинград в Нахимовское училище. И, представляете, ходатайство их было удовлетворено! Саша Берзин стал в 13 лет нахимовцем! Какое счастье я тогда испытал! Закалку получил настоящую, учителей и наставников всю жизнь вспоминаю с благодарностью. После Нахимовского, в 1965 году, иного пути, как стать военным моряком, и быть уже не могло. В те годы нахимовцы не могли поступать ни в какие иные военные учебные заведения, кроме морских. Я знаю только один случай, когда мой однокашник, дойдя до министра обороны, получил разрешение стать… военным лётчиком. Впоследствии он стал Героем.
кончание Высшего училища имени Фрунзе, которое готовило кадры не только для надводного флота, но и для подводного, совпало со временем становления и бурного развития атомного подводного флота страны. Так что выбор я сделал ещё в училище, для меня предстоящая служба на АПЛ была сравнима с космосом! Всё самое новое, всё самое секретное, самое интересное и перспективное было сконцентрировано именно на подводных кораблях. Ну как тут не станешь фанатом подводного флота?!
– После окончания училища вас направили служить на атомную подводную лодку «К-418» командиром электронавигационной группы БЧ-1. Почему вас, лейтенанта, только что окончившего училище, назначили сразу командиром группы?
– Да тут всё просто. Мой первый поход на «К-418» был из Северодвинска, где только что построили корабль, на Кольский полуостров, в губу Ягельную, к месту предстоящей службы. А командиром группы стал опять-таки по стечению обстоятельств. Экипаж был уже укомплектован, оставалась одна только свободная должность – командира электронавигационной группы. Я был единственным лейтенантом на корабле и не мог позволить себе не справиться с возложенными на меня задачами. Всегда считал, что на службе нужно быть если не лучшим, то первым. Всегда хорошо учился, всё в себе подчинял единственной цели: стать настоящим подводником.
До 1994 года губа Ягельная была моим домом, за исключением времени учёбы на классах и в Военно-морской академии. Отсюда я уходил на все свои боевые службы.
Хочу сказать, что в то время люди были совсем другими. Те, кто служил на лодках, – это настоящие, самоотверженные фанатики подводного флота. В то время у всех нас было одно желание: быстрее сдать экзамены на самостоятельное плавание и выйти в море. Жизнь на берегу была очень тяжёлой. Молодые офицеры жили в казармах с двухъярусными кроватями вместе с матросами. Горячей воды в казармах не было. Очередников на квартиры – 900 человек! Городок строился, и чего только нам не приходилось делать! И улицы мели, детские площадки строили, патрулями стояли.
– АПЛ «К-418» на пять лет стала для вас родным домом. Вы быстро продвинулись по службе. Стали командиром штурманской боевой части, потом – помощником командира. На этой должности вы получили допуск к самостоятельному управлению кораблём. Это был трудный экзамен?
– Кажется, что может быть необычного в экзамене, сколько мне приходилось их сдавать, но на самом деле – этот запомнился навсегда. Это был немыслимый труд. Требовалось не только отвечать на поставленные вопросы, но и по памяти нарисовать все системы, в том числе устройство насосов, контуры атомного реактора, знать, где какой щит, клапан, а их на корабле сотни! Хорошо помню, что во время подготовки читал только техническую литературу, инструкции и справочники. Ни на что другое времени не оставалось.
– Трудно ли было вам потом принимать те или иные самостоятельные решения, когда за спиною был лишь экипаж, который ждал вашего решающего слова?
– А вот судите сами. Предстояла очередная боевая служба. Нужно было грузить в шахты ракеты с боеголовками. Но тут выясняется, что у подъёмного крана закончился регламент на выполнение этих работ. А изготовитель крана – Украина, естественно, представители Украины в Россию не едут. Что делать? Откладывать выход на боевую службу? Принимаю решение: «Грузить!» И вот, представляете, кран предательски ломается, и над пирсом и кораблём зависает боевая ракета. Даже подумать страшно, что могло тогда произойти. Докладываю командующему. «Кто тебе разрешил?!» – гремит голос в трубке. «А что, без ракет можно в море выходить?»
Впрочем, тогда всё обошлось, сумели сами кран починить, загрузили все ракеты в шахты. В море ушли в намеченный срок. Кстати, меня даже не наказали.
– Служба в Арктике связана с тяжёлыми условиями. В случае авариной ситуации лодка не могла бы всплыть на поверхность из-за толстого слоя льда. Приходилось рассчитывать на профессионализм экипажа? Какую атмосферу вы создавали в экипаже? Не было ли чувства страха, что ошибка одного может привести к пагубным последствиям?
– Все, конечно, слышали фразу «Экипаж – одна семья». Это очень, очень точное определение, ибо самые демократичные порядки в армии установились действительно среди подводников. Экипаж подлодки просто обязан быть спаянным братскими, дружескими отношениями, а не уставными. Сама наша служба накладывает отпечаток на людей. Для человека противоестественно плавать под водой на больших глубинах в замкнутом пространстве, поэтому подводник обязан, во-первых, иметь крепкие нервы, а во-вторых, полностью доверять товарищу. Подводники, я часто об этом говорю, – это особый тип людей, которые способны выдержать любые трудности. Какая была атмосфера в экипаже? Тогда хорошо работали замполиты, они изучали людей, их внутреннее состояние, любой офицер был заинтересован в том, чтобы подчинённый ничего от него не утаивал, будь это даже что-то личное или же, например, какие-то сомнения в техническом состоянии того или иного узла, за который он отвечал. Для офицера матрос был не только подчинённым, который чётко исполнял все его приказы, но к нему было ещё и отношение как к «дитяте родному».
– На одной из боевых служб у вас случилось несколько возгораний, в лодку поступала вода. Как выходили из таких ситуаций? Помню, в одном из интервью вы говорили: «Никогда нельзя паниковать. Это последнее дело». Как в таких ситуациях удавалось взять себя в руки?
– Здесь главное – постоянно ощущать личную ответственность, ведь всё и все на виду. Все смотрят на командира. Экипаж должен стать единым монолитом, а члены команды – доверять друг другу. Без внештатных ситуаций, к сожалению, на подводном флоте не обходится. Действительно, в одной из боевых служб у меня четыре раза попадала вода и трижды что-то загоралось. Но задача командиров всех степеней, чтобы люди в экипажах были грамотными, готовыми к любым неожиданностям, а всё оборудование неукоснительно работало. Нужно добиваться этого, не жалея времени и сил. Действительно, паника на корабле недопустима, это дело последнее. Каждый заступивший на вахту буквально как ищейка должен вынюхивать, искать отклонение любых параметров. Если что-то произошло, надо не бояться сказать правду и не пытаться самому всё исправить. А если обнаружилась поломка – сразу вызвать службы, обесточить, перейти на резерв. Не доводить до катастрофы, что, к сожалению, бывает. Ведь нет аварийностинеизбежной. Начинаем разбираться – что-то недосмотрели, нарушили. Предпосылки аварий – в людях. Задача командира – вовремя всё увидеть, оценить ситуацию, предотвратить.
– В 1982 году экипаж под вашим командованием совершил подлёдное плавание по периметру всего Северного Ледовитого океана. Проламывая огромную толщу льда, ракетоносец несколько раз всплывал не только в нашем, но и в американском, канадском и гренландском секторах. С тех пор никому больше не удалось повторить в Арктике что-то подобное. Почему выбор тогда пал на ваш экипаж?
– В восьмидесятые годы советские подлодки активно осваивали Арктику, но давалось это тяжело. Сколько боевых кораблей возвращалось с повреждениями от встречи с коварными льдами и наростами под ними в виде многометровых ледяных сосулек. Боевые службы подо льдом выполнялись только в условиях полярного дня. В темноте нельзя было использовать телекомплекс, позволявший оценить структуру ледяного покрова, увидеть все расщелины, промоины. Задача главкома ВМФ Горшкова С.Г. была архисложной: наши подводные ракетоносцы должны были быть готовы выполнить поставленные задачи в этом районе в любое время суток и года. Проще говоря, для применения оружия надо было найти тонкий лёд, взломать его, очистить ракетную палубу от почти метровых глыб льда, открыть крышки ракетных шахт, приготовиться к пуску.
И вот, чтобы определить фактическую боеспособность к пуску в Арктике ночью, главкомом ВМФ Горшковым С.Г. было принято беспрецедентное решение – отправить на боевую службу ракетоносец по всему периметру Северного Ледовитого океана, причём в тёмное время. Пройти маршрут поручили моему экипажу, как наиболее подготовленному, на лодке «К-211». Учитывалось, видимо, и то, что до этого совершил на «К-424» успешный поход вокруг Шпицбергена.
Кругосветка вокруг полюса продолжалась два месяца. Мы осуществили из-под толщи льда 14 всплытий. Однажды из-за большой толщины льда в канадском секторе не могли подняться 17 дней! Очень трудно было найти «дыру» для всплытия. Ледовая обстановка менялась стремительно. А когда шли вдоль Гренландии, лёд доходил до 25 метров толщиной, а сосульки длиной до 90 метров. Такой сталактит, наподобие жуткого кинжала, очень опасен. Он может повредить прочный корпус лодки, а вдруг удар придётся на ракетную шахту? А если без винтов останемся – кто тогда спасёт? Разве что атомоход «Сибирь», но он тогда иностранных туристов на Северный полюс возил за очень большие деньги.
Каждый подъём в таких тяжёлых условиях шёл со скоростью 20 сантиметров в минуту. Например, с восьмидесятиметровой глубины – это примерно два с половиной часа. Экипаж работает чётко, словно единый механизм, приборы показывают ровную поверхность и… вдруг неожиданное препятствие в виде очередной сосульки. Значит, снова погружаешься – и всё начинаешь сначала. За время похода нами был впервые отработан целый ряд приёмов подъёма, получены уникальные данные, всё строго документировалось. Эта важная задача была успешно выполнена. Наш опыт и наши данные были заложены в тактические приёмы и оперативные расчёты.
– Какие тёплые воспоминания остались у вас от службы в Арктике?
– Прежде всего – это воспоминания о друзьях-подводниках, о тех, с кем служил, с кем переносил трудности, с кем радовался победам. Это десятки, если не сотни людей. Их имена всегда хранятся в моей памяти. Позже, продолжив службу в Военно-морской академии в качестве начальника кафедры оперативного искусства военно-морского флота, встречаясь с подводниками-североморцами, всегда испытывал огромную радость и теплоту, ведь годы службы на Северном флоте были поистине счастливыми.
